Это произошло, когда я пошел в первый класс. То, что случилось тогда, по-настоящему понимаю только теперь …
У моего отца была младшая сестра, Мохинисо.
- Она для тебя тетка, - говорила мать, - зови ее «тетя»!
А мне казалось, что такое обращение разделяет, отдаляет нас. И я называл Мохинисо сестрой. Я ее любил. И она любила ходить вместе со мной, отвечая на бесчисленные вопросы, - мне все было интересно!
Наш дом был на краю кишлака, дом Мохинисо - в центре, рядом со школой. Иду ли я в школу, или возвращаюсь - как не заглянуть к сестре?
Ее муж, Махкам-ака, работал шофером. Он никогда не отказывал, если я просил покатать меня на машине, не говорил, как другие: «Отстань! Надоел!». И был еще один маленький секрет - у них во дворе росли два дерева, две великолепные айвы. Весной в темной зелени появлялись цветы, похожие на узкие чашечки, ветер срывал их лепестки, белые, как яичная скорлупа. А к концу лета вызревали плоды, крупные - с голову младенца, твердые, покрытые темным пуховым налетом. Сотрешь его - и виден желтый лакированный бочок плода, душистого, кисловато-терпкого… Не поверите - добрая половина урожая доставалась мне!
В нашем доме часто шли разговоры о Мохинисо. Заводила их моя мать. Я слушал - не все понимая…
- Не осталось муллы или ишана, лекаря или знахаря, к которому она, бедная, не ходила! И все зря. Восемь лет замужем, а что толку? Так и вся жизнь понапрасну пройдет…
И тут, заметив меня, мама начинала сердиться:
- Кто тебя разрешил подслушивать разговоры старших? Иди-иди, играй!
Я отходил недалеко, потом опять подбирался поближе. Мне хотелось понять, почему сестру, такую красивую, добрую, называют несчастной?
Мать продолжала разговор:
- Говорят, неподалеку объявился новый знахарь. Хорошо лечит. Разные средства знает. Всем помогает, кто к нему приходит. Навестила бы его разок, может, свершится чудо… Господи, куда только мы не ходили! На скольких мазарах святых приносили жертвы! И петуха резали, и барана - все как положено. Но напрасно. Может, этот знахарь поможет…
Если такой разговор достигал слуха моего отца, он замолкал. На лбу, вокруг глаз глубже морщины. Наблюдая за ним, я гадал: почему его так огорчают эти разговоры? И наконец понял: и моя мать, и вся наша родня очень хотят, чтобы у Мохинисо появился малыш. И с детским простодушием все выложил при случае сестре. Про нового знахаря тоже не забыл.
Сестра, выслушав меня, расплакалась. После обеденного перерыва не вернулась в поле. Я понял, что сказал лишнее. Остался у них в доме до вечера. Когда уходил, сестра все еще плакала.
Однажды сестра пришла к нам совсем расстроенная, села, не поднимая глаз, не отвечая на вопросы. Позднее мы узнали, что случилось. Оказывается, где-то в мужской компании Махкам-ака подняли на смех за то, что у него нет детей. Придя домой, он выместил обиду на жене…
В тот же день в нашем доме собралась родня на большой семейный совет. Старшая из теток сказала:
- Губишь себя в расцвете жизни. Тебе надо от него уйти.
- Попытаешь счастья с другим. С этим ничего хорошего не жди: кто-то сглазил вас. И знахари так говорят, - начала уговаривать сестру старенькая бабушка. - Надо вам разойтись, без скандалов, по-хорошему.
- Лучше бы мне умереть, - ответила сестра, заливаясь слезами.
- Зачем ты как говоришь? Не надеется только шайтан. Велика милость божья, - начала утешать ее младшая тетка и сама расплакалась. - О, творец, ну что тебе стоило бы подарить этой бедняжке ребенка?
Одним словом, все свершилось по воле родни. Сестра вернулась в наш дом. Я замечал, что она плачет втихомолку, стараясь, чтобы этого никто не заметил. Даже я…
Заметив меня, она быстро вытирала глаза и говорила:
- Иди сюда, сказку расскажу …
Сказки были разные, но кончались одинаково: «…И наконец желания их исполнились».
Почему, когда она произносила эти слова, на ее ресницах опять появлялись слезы?
- В тот дом теперь не ходи! - наказывала мне мама. - Это нехорошо!
А я, хоть изредка, но все же забегал к дяде Махкаму. И если это случалось, он, торопливо набивая мою сумку спелой айвой, спрашивал как бы невзначай:
- Ну, как твоя сестра? Здорова ли? Спокойна?
- Плачет, когда никто не видит.
Я отвечал, как оно было, не думая огорчать дядю Махкама. А он, понурив голову, говорил:
- Передай ей привет…
Увидев в моей сумке айву, мама сильно разозлилась.
- Сколько раз я тебе говорила? Опять был там? Неужели не понимаешь -чужим нельзя надоедать!
- Махкам-ака не чужой, - упрямился я.
Сестра все слышала…
Когда мы остались одни, я сказал ей, что Махкам-ака передавал привет. Лицо ее просветлело. Она шепнула:
- Если еще зайдешь туда, передай и мой привет…
***
Прошло около месяца после того, как Мохинисо вернулась в наш дом. И вот опять гремит свадьба. Ее выдали замуж - в соседний кишлак. Теперь она редко навещала нас. А если приходила - на улицу и глаз не казала. Когда же наступало время возвращаться - я видел, чувствовал, что у нее ноги не идут. Замечал и слезы… Наша родня стала поговаривать о ее новом муже - и такой он, оказывается, и сякой. Но сестра никогда не жаловалась.
Однажды я пошел провожать нашу гостью.
Мы шли по узкой тропке, между двух стен золотистой шелестящей кукурузы. И вдруг, немного впереди нас, ее стены с шумом раздвинулись.
- Ой! Господи! - вскрикнула сестра.
На тропке перед нами стоял Махкам-ака.
- Мохинисо, - сказал он, - у меня нет сил больше…
Зачем ему силы? Почему у него красные глаза, лицо искажено от волнения? Я стоял, вытаращив глаза. Все это было непонятно и страшно.
Сестра стояла молча, прикрыв лицо платком. Не поднимала глаз.
- Неужели, ты все забыла? - с горечью сказал Махкам.
- Нет! Нет! - вскрикнула сестра.
- Тогда… Уедем!
- Куда? - в ее голосе слышался страх.
- Далеко-далеко отсюда!
- Нет, нет… сейчас нельзя… может быть, после…
Махкам подошел к ней близко, убрал платок от ее лица, заглянул в глаза. Она что-то прошептала. Лицо дяди как будто окаменело. Миг - и он скрылся за шелестящей стеной кукурузы, утонул в ней…
Сестра наклонилась ко мне.
- Никому не говори, что он приходил! - с жаром попросила она. - Не скажешь?
- Никогда, никому, разрази меня…
- Не надо, не клянись, - перебила Мохинисо, положив руку на мои губы. - Я верю и так…
Мы шли дальше. Сестра, глядя перед собой, что-то бормотала. Я прислушивался и ничего не понимал.
- Далеко-далеко ведет ровная, прямая дорога… Прямо туда, где заходит солнце… Если пойдешь по ней вслед за солнцем… оно никогда не зайдет, и ты никогда не устанешь… впереди все будет алеть небосвод… алый лучистый путь будет вести вперед и вперед… Если не будешь оглядываться назад, никто тебе не помешает… никто не остановит…
О чем она? Какая эта сказка? Я не знал.
***
…Сбылась мечта нашей семьи: Мохинисо родила ребенка. Радость была до небес! Все благодарили Бога за чудо, за огромную милость. Сестра тоже всячески показывала свою радость. Но я видел - ее радость для других, для виду. В глубине ее сердца жила печаль.
Прошла неделя. По кишлаку разнесся слух: Махкам попал в аварию. В тот же день сестра появилась в нашем доме. Поручила ребенка маме, сказав:
- Мне надо в больницу…
Никто не посмел остановить ее, а я, боясь чего-то, побежал следом.
…Он лежал у окна, под белым одеялом. Голова его моталась по подушке. Он звал - или бредил?
- Мохинисо, Мохинисо…
- Я здесь! Я пришла, откройте глаза, - прошептала сестра, заливаясь слезами.
- Ты здесь? - Махкам медленно поднял веки. Взял руку Мохинисо в свою, поднес к глазам.
Он плакал. Хотел что-то сказать - и не мог…
Врачи велели нам уходить. Мы стояли в коридоре. Я держал сестру за руку. Она была холодна как лед. Вдруг дверь палаты с шумом распахнулась. На пороге стоял Махкам. Лицо белее стены, глаза красные, вид ужасный…
- Чужая! - крикнул он сестре. - Ты свободна! Можешь не возвращаться!
…Мы шли рядом, молча. Она беззвучно плакала, и я вместе с ней.
В ту ночь Махкам-ака умер. Сестра, услышав страшную весть, рыдала в голос, рвала на себе волосы… На своего ребенка даже не смотрела.
Она больше не вернулась к мужу. Жила с нами, почти не разговаривая ни с кем. Не рассказывала мне, как раньше, сказок. Малыша назвала Махкамом, все время нянчилась с ним, ни на что не обращая внимания.
Прошел год. Внезапно Мохинисо умерла. На поминках женщины нашей семьи и соседки плакали в голос и говорили друг другу: «Да уж, сердцу не прикажешь…».
Адхам ДАМИН
